Отец ушел 3-го января.

После очередной ссоры родителей мы держали семейный совет в нашей с братом комнате. Совет был за закрытыми дверями, чтобы бабушка с дедом не слышали, как плачет мама. Набор объяснений был стандартный, как из всех на свете фильмов про разводы родителей: «больше не могут жить вместе», «так будет лучше», «мы вырастем и должны будем понять».

Потом мы сразу пошли в какие-то дурацкие гости, где родители должны были выглядеть бодро и всячески веселиться, как полные идиоты.

На следующий день после его ухода я полдня провел, просто ходя из угла в угол по своей комнате, повторяя в голове простую и горькую мысль из трёх слов — «Папа нас бросил. Папа нас бросил. Папа нас бросил…»

Я перетащил в детскую музыкальный центр из зала — теперь он был там никому, вроде как, не нужен. В нашей комнате благодаря этому появилось радио. Мы жили на окраине города, и единственной станцией, которая сносно ловила, было «Русское радио». Я слушал его каждый день — когда делал уроки и когда играл в компьютер, даже просыпался под него.

Я вдруг стал хотеть ходить в школу. Обычно я был к ней равнодушен, либо вообще молча ненавидел. Теперь же я просыпался и ощущал ужасную грусть непонятной природы. Хотелось побыстрее бежать в школу, чтобы поговорить хоть с кем-нибудь, чтобы просто увидеть хоть кого-нибудь, кроме домашних. Только, чтобы не быть дома. Я наспех доделывал уроки, впихивал в себя обед, который готовила бабушка, и, кое-как одевшись, бежал вверх по дороге. К вечеру все проходило — я радостно шел домой, чтобы играть в компьютер, читать или смотреть телевизор. Но на следующее утро все повторялось — невыносимая тоска и желание убежать. Я стал уходить в школу раньше и делал уроки, сидя в пустой библиотеке.

Иногда утренняя грусть перерастала во внезапные приступы паники на пустом месте. Вернее, это даже была не паника, а острая жажда неведомых действий, причем сиюминутных, здесь и сейчас. Но было совершенно не ясно, чего же мне хочется.

Один раз было так. Я играл в приставку перед телевизором и осознал, что мне до смерти осточертело играть. Вскочил. Осточертело все: играть, телевизор, игровой пульт в руках, сама игра. Я бросил джойстик на пол, но легче не стало. Я не понимал, что происходит. Мерзость окружения вдруг стала очевидной. И как это я раньше не замечал! Мерзким было решительно все вокруг — комната, ковер на полу, моя одежда, даже я сам. Я сел на диван, пытаясь успокоиться, но странное ощущение не проходило. Я не знал, что мне делать — не нравилось ни сидеть на диване, ни стоять, ни лежать. Ни играть в приставку, ни смотреть кино, ни есть мороженое, ни пить кофе. Не хотелось и куда-то идти. Вообще ничего не хотелось. Не хотелось ничего хотеть, и не хотелось не хотеть.

Я почувствовал, что схожу с ума. Стало страшно. Чувство было не похоже ни на какое другое. Казалось, что вот-вот произойдет что-то ужасное, о чем мой мозг как будто знает, но я сам не знаю. В животе начало саднить, как перед контрольной по физике. Покрутившись по комнате с минуту, я не придумал ничего лучше, чем лечь вниз головой на диван, закинув ноги на стену.

Это как будто помогло. В комнату заглянул дед. Он спросил, все ли у меня нормально. Я сказал, что все хорошо. Тогда он сказал, что я совсем сошел с ума от своего компьютера и мне надо погулять на улице. Я полежал еще минут 10, оделся и побежал вверх по дороге в школу.

Тогда я вел дневник. Каждый вечер записывал в «Ворде» все, что произошло за день, сопровождая это дурацкими комментариями. Начал вести его в июне 1998 года, записал три летних месяца («Летняя летопись») и несколько осенних, каждый месяц даже составлял рейтинг самых значимых событий («На третье место в июне забралось первое в этом году мороженое!»)

После ухода отца я забросил писать надолго и возобновил записи только в апреле. Дневник стал просто-таки фонтанировать радостью. Я писал про погоду, про любые ее изменения, про школьные дела. Вот наступило потепление, ура! Вот в середине апреля повалил снег, какой ужас! Вот наступила пасха, и мама с бабушкой напекли куличей. Вот («в высшей степени радостное событие!») мы поехали покупать подарки брату на день рождения.

Приезд отца описывался как нечто само собой разумеющееся, без излишних пояснений, — вот он приехал, мы посидели, посмотрели какой-то фильм, вот он уехал. А вот они приехали с бабушкой на день рождения к брату, подарили ему немного денег и диски с играми, немного посидели и затем уехали.

Отец приезжал примерно раз в две недели. Летом мы целыми днями сидели в квартире, играли в компьютер — а он приезжал вечером и забирал нас на озеро. Или поесть мороженое в центре города. Или купить новых дисков с играми на базаре. Выезды эти не воспринимались как праздник. Скорее, как странная повинность. Мол, что ж теперь делать, вот так теперь будет. Я чувствовал смесь злости, радости и непонятного стыда. Мы нарочито спокойно разговаривали на совершенно обыденные темы — о новых играх, фильмах и уроках, я показывал новые картинки, которые нарисовал на компьютере и сайт, который я самостоятельно собрал. Брат рассказывал про свои бальные танцы. Мы съедали мороженое и отец отвозил нас домой. Мама потом обязательно спрашивала, не привез ли он денег.

В ноябре умер дед, который, сколько я себя помнил, жил с нами. Просто упал на пол в своей комнате. Скорая ехала минут двадцать. Сказали, какой-то тромб оторвался. Кажется, мама сломала ему пару ребер, пытаясь завести сердце. Соседка, помогавшая обмыть деда и переодеть в костюм, похлопала меня по плечу и сказала какую-то ужасную банальность, вроде «Такова жизнь и такова смерть…» От нее несло перегаром и чесноком.

Следующие несколько дней я совсем плохо помню. Кажется, приезжал отец, сидел с нами, разговаривал о том о сем. Кажется, дал матери денег на похороны. Она поблагодарила его.

Бабушка попросила меня нарисовать черным фломастером ленточку в углу портрета деда. Тогда я впервые осознал, что он умер, и заплакал.

Приближался Новый год. Его мы отмечали с родителями партнерши брата по танцам, мама пригласила их к нам. Им было лет по тридцать, они были жизнерадостной молодой парой и Новый год тогда стал действительно радостным событием для нас. Мы взрывали фейерверки, устраивали конкурсы, пели и веселились до самого утра.

Сорок дней пришлись прямо на 1-е января 2000-го года. Это было странновато: вот мы, уставшие смеяться, счастливые, ложились спать, а когда встали, в квартире уже были какие-то посторонние люди, которые сидели за столом в зале, ели суп с лапшой, пили водку и негромко разговаривали…

У меня есть специально собранная папка с музыкой из того времени. В основном, это песни, которые играли в 1999 году на «Русском радио» и не только. Я не знаю толком, зачем я ее собрал. Просто захотелось, стал вспоминать — и собрал.

Тогда, в начале 2000-х, я осознавал, как что-то изменилось навсегда. Неясно, изменилось в лучшую или в худшую сторону — просто изменилось, и всё. В голову лезли в основном какие-то пошлые фразы, вроде «Вот и детство кончилось!». Я был воспитан книгами и фильмами, и в голове постоянно роились такие фразочки.

Гораздо приятнее было думать, что все эти перемены внутри и снаружи меня потому, что наступил 2000-й год, и что это мощь перелома тысячелетий нависает над всем мирозданием, и она во всем и виновата. Я даже ощущал гордость за то, что мы живем в 2000-м году — далеко не всем людям так повезло: жить в году под таким номером!..

Папка с музыкой тех времен называется “HAPPY 1999”.

Как будто тогда я был безмерно счастлив.

19 июля 2022
разделы Сочинения

Был ленивый июнь. Солнце нагревало стены девятиэтажных панелек. Между домами кружился тополиный пух. 

Школа только закончилась. Впереди было необъятное лето. Мы с братом сидели дома. Район был гоповской, с гопниками мы не дружили. Нас устраивало играть в приставку дома.

— Приехал Денис, — сказала бабушка.

Денис — племянник соседки, иногда приезжал к ней погостить. Соседка тетя Галя и ее муж дядя Валера были алкоголиками, их дочь Наташка сидела за продажу наркотиков, а внук Сашка был малолетним оборвышем лет на 10 младше нас, с ним было неинтересно. 

А вот Денис — другое дело. Чуть старше нас, он был заводилой. Каждый его приезд сулил нечто веселое. С Денисом мы играли в нашу приставку, ходили играть в футбол и катались на велосипедах и скейтборде — тоже на наших. А главное — с ним мы не боялись выйти на улицу, потому что он был по сути гопник и умел с ними договариваться. 

От Дениса пахло сигаретами и приключениями. Он научил нас разным выражениям.

 — Кончать будешь жену в постели! — орал он мне мне, когда я говорил «Кончай, а?», чтобы он уже отдал мне мяч.

— Не трамвай, объедет! — а это про автомобили, которые проезжали по двору, когда мы играли в мяч. Денис уступал им дорогу с большой неохотой. Денис был крутой. 

В тот день он зашел почти сразу же, и мы пошли на улицу играть в мяч. 

Мы стояли в тени большого тополя и пинали мяч в стену соседнего дома — кто забросит выше. Я чувствовал себя необычайно могущественным рядом с Денисом. Можно было никого не бояться, пинать себе мяч, грязно ругаться и не уступать дорогу проезжающим машинам. 

Иногда по залитому солнцем двору проходили прохожие. Тогда Денис брал мяч на себя, стараясь пнуть его в стену так, чтобы он пролетел как можно ближе к прохожему. Пинал Денис сильно — мяч летел как пуля, звонко ударялся о сплошную панельную стену и так же стремительно возвращался. У меня каждый раз замирало сердце. Но у Дениса получалось идеально, и я одновременно и боялся попасть мячом в кого-то, и радовался, что с нами есть такой крутой сосед.

Примерно через час в дворе показалась женщина в огромных очках и с высокой прической. Это была наша учительница музыки Светлана Евгеньевна. Строгая до той степени, до какой может быть строгой учительница по такому несерьезному предмету, как музыка. На её уроках мы пели песни времен СССР, особенно военных лет. Светлана Евгеньевна запускала фонограмму на кассетном магнитофоне и шла между рядами, вслушиваясь, кто как поет. В конце урока выставляла оценки — все до единой пятерки. Потом садилась за пианино и играла, а мы так же пели хором. Это были легкие уроки, на которых нужно было лишь петь. Легче были только уроки по рисованию.

Мы пинали мяч, а Светлана Евгеньевна медленно шла по двору, щурилась от июньского солнца, в руке ее был стаканчик мороженого. Я подскочил к Денису и попросил его пока не пинать, потому что идет моя учительница. 

— Не ссы! — сказал Денис и отобрал у меня мяч. Мое сердце моментально остановилось, дыхание перехватило. 

Денис врезал по мячу. Тот ракетой пролетел мимо Светланы Евгеньевны, ударился об стену со стальным звоном, отскочил и вернулся к Денису. Светлана Евгеньевна будто не заметила, она продолжала свой путь по двору, даже не посмотрела в нашу сторону. Я начал немного дышать. 

Денис не унимался. Мяч летал туда-сюда, тяжело бахая об стену, об асфальт и опять об стену. Он пролетал то перед лицом Светланы Евгеньевны, то — за ней, то — над. Светлана Евгеньевна уже приближалась к выходу с участка, подвластного нашему мячу. Я почти восстановил дыхание. Еще немного — и можно не бояться и снова дышать как раньше.

Денис в последний раз взял мяч в руки, помедлил секунду и что есть силы пнул. 

Я увидел, как разлетелось фонтаном мороженое. Как Светлана Евгеньевна корчится и отклоняется куда-то вбок. Как ее очки, кувыркаясь, шкрябают стеклами по горячему асфальту. Как звонко и весело скачет по тротуару мяч. Как Денис, ухмыляясь, медленно отступает назад, в тень большого тополя.

Я бегу к Светлане Евгеньевне. Что-то лопочу. Я извиняюсь, глубоко сожалею и, к своему ужасу, улыбаюсь. Пытаюсь руками стирать мороженое с ее блузки, она отпихивает меня, бормочет что-то вроде «Да… ничего…». Достает платок, вытирает лицо. Кажется, у нее кровь на губах. Я отбегаю и поднимаю очки — к счастью, целые. Светлана Евгеньевна берет их трясущейся рукой, вытирает платком, надевает, не смотрит на меня. Мои щеки горят. Я все еще как идиот улыбаюсь, безуспешно пытаюсь сделать максимально грустное лицо. Складываю руки ладонями вместе и еще раз умоляю извинить нас. Светлана Евгеньевна снова бормочет «Да ничего… страшного…». И всё смотрит куда-то вдаль, только не на меня.

Светлана Евгеньевна идет вперед, как-то слишком сильно выпрямившись. Я отхожу от нее, пятясь назад, со страхом провожаю ее взглядом. Опустив голову, иду подбирать мяч…

Денис стоял в тени большого тополя, с интересом разглядывая свои ногти. Я сказал, что мы, наверное, пойдем домой. Он кивнул, поднял на меня глаза и невозмутимо кивнул еще раз. Мы ушли, прихватив наш мяч.

Осенью в школе снова начались уроки музыки. Светлана Евгеньевна всё так же включала кассетник и шла между рядами, прислушиваясь, а потом садилась за пианино и играла. Мне она не сказала ни слова. Казалось, что она ничего не помнит про лето. Словно ничего и не было. Я боялся посмотреть на нее весь год. Хорошо, что это был последний год уроков музыки.

С Денисом мы больше не ходили на улицу. Он по-прежнему приезжал к тёте и несколько раз заходил за нами. Но мы всякий раз то болели, то просто были заняты. Потом он перестал заходить.

По правде сказать, в мяч я вообще играть не очень люблю. Если только с кем-нибудь крутым.

23 сентября 2021
разделы Сочинения

Как-то слышал определение о сибирских мужчинах от одного столичного эксперта по урбанистике. Мол, Барнаул — это такой сибирский Дикий запад. Мужики работают. Бухают. Сыновей воспитывают. Слово свое держат. А в случае чего, могут и лицо набить. На последнем эксперт делал какой-то особенный столичный упор и загадочно улыбался.

Надо сказать, что в детстве мне особенно не докучали с «настоящим мужчизмом». Не было такого, что «мужчины не плачут» и «мужчины так не говорят». Плакал сколько влезет и занимался тем, чем хотел — рисовал, играл в приставку, лепил из пластилина. Сходил один день на танцы, устроил истерику, отдали в итоге куда просил — в художку, в нулевой класс. Когда отец ушел, мать ему это припомнила: «детей на спорт не водил, безобразие, сыновей же надо воспитывать!» И еще несколько лет бабушка водила нас с братом в бассейн по выходным.

В школе босячие пацаны всех звали пиздиться. Если ты не пиздился, то ты был не пацан, а «масть» или даже «джоконда». Босячие пацаны, по их словам, постоянно пиздились из-за соек. Со мной они хотели пиздиться не из-за соек, а потому что я был дерзкий. Я не отдавал деньги в столовке и не хотел за просто так приносить картриджи от «Сеги». Ну и слово держал. Если обещал босячим пацанам, что за отбирание у меня денег у них будут проблемы, то они были. Мама, чуть что, наводила шорох по всей школе. После пары таких случаев даже самые босячие пацаны стали здороваться со мной за руку. Мне не было стыдно.

Как-то уже в универе один мой друг заметил, что я мужчина, воспитанный мамой и бабушкой. Он, на всякий случай, не стал развивать эту мысль дальше, но я догадался, что он считает это зазорным. Я ничего не возразил, но стало почему-то немного обидно.

Мой дед Виктор был самым настоящим сибирским мужиком, по всем канонам определения столичного эксперта по урбанистике. Он работал. Он бухал. Он ухаживал за больной женой, растил двоих детей, построил несколько домов, был душой любой компании, играл на баяне, катался на лыжах, и всегда шутил так, что все смеялись. Работал и бухал. Бухал — и работал, и семью тащил. И сына воспитывал. И слово держал. Им восхищались и говорили — ну Витька, ну настоящий мужик! На таких всё и держится! И на нем правда все и держалось. Я думал: а почему же дед так бухает, если на нем все и держится? В тридцать лет я, кажется, понял, почему.

Деда Витю воспитала мать, потому что его отец погиб на фронте.

Мой бывший партнёр по бизнесу часто придумывал разные мужские занятия — бухануть после работы или начать строить лодку. У него была очень мужественная жизнь: борода, татуировки, три жены и три недостроенных дома. Лодка тоже в итоге оказалась недостроенной: мы успели сделать с десяток шпангоутов, как интерес к ней угас, несмотря на мужественность лодкостроения как такового.

Бизнес у нас был поровну, но партнёр лет пять назад почему-то начал забирать больше денег. Объяснял, что это всё ради семьи. Ему просто нужно больше, а мне нет. Когда я возмущался, что у меня тоже есть семья, он предлагал бухануть в баре и всё обсудить. Мы обсуждали, он обещал больше так не делать, но раз за разом опять делал. В конце концов, мне это надоело, и я его выгнал.

В тридцать четыре года у меня родилась дочь, и один друг шутливо спросил, мол, что ж ты сына-то не смог? Ты ж мужик, мол. Настоящему мужику нужен сын. А у тебя дочь. Я задумался — а правда, как воспитывать дочь? Что ей вообще сказать? А если я мужчина, разве я смогу правильно воспитать девочку?

В конце концов, какие в целом критерии настоящего мужчины? А сибирского, если на то пошло? С ума сойти было можно от всего этого!

Я начал думать и вспоминать: и себя в детстве, и родителей, и дедов, и слова друзей, и даже умозаключения столичных экспертов по урбанистике.

Может, чтобы считаться настоящим мужчиной, надо много работать? Или обязательно бухать? Бить лицо в случае чего? Обязательно воспитываться в полной семье? Воспитывать сына, а не дочь? Быть душой компании? Играть на баяне и кататься на лыжах? Иметь татуировки, усы и бороду? Строить дома и лодки? Держать своё слово?

Последнее мне отчего-то понравилось больше всего.

Да, пожалуй. Тот, кто держит слово — мужчина. Если угодно, сибирский.

Я не особенно знаю, как там в других местах с этим делом. Мне самому, конечно, еще немало предстоит над этим работать. Но, кажется, это хороший критерий, необходимый с одной стороны — и достаточный с другой. А все остальное — не более, чем приложения.

Ну и еще надо помнить, что у нас тут в Сибири — почти как Дикий запад. Могут и лицо набить при случае.

С Новым годом! Наливай, сволочь!

(Написано для проекта «Мужчина, вы куда?»)

31 декабря 2020
разделы Сочинения

В 2014-2015 годах мы в Двух словах (тогда еще PUNK YOU BRANDS) сняли и выпустили в свет фильм «Алтайский край» длительностью 50 минут. Никто ничего подобного в родных пенатах никогда не снимал, и для меня это был один из самых больших проектов вообще, какие я делал. Большой стресс, много бессонных ночей, куча поездок, терабайты видео, сотни чашек кофе — и огромная радость в конце.

Фильм вышел в свет почти 5 лет назад, и я тогда провел всю ночь перед экраном, внимательно читая комментарии про нашу работу в социальных сетях и на новостных сайтах. Их было несколько тысяч.

Фильм мы сняли на бюджетные деньги по госзаказу, цена была что-то вроде 1 млн 300 тыс рублей, и это сразу спровоцировало некоторых персонажей на обвинения в наш адрес в стиле «пособники кровавого режима», многочисленные сравнения с Лени Рифеншталь (про которую они наверняка уверены, что это был мужик) и крики вроде «Спиздили народные деньги, наверное».

Попадались совсем смешные комментарии в стиле «Да я такое за 10 тысяч бы снял». Думаю, в тех комментариях шла речь про трусы.

Обидно, но никого из комментаторов не волновало, что на продакшен фильма мы почти потратили почти 100% бюджета, не оставив ничего себе в гонорар, ибо тогда были слабы в продюсировании и бюджетировании больших проектов, и делали себе в минус, вваливая в качество все доступные деньги, лишь бы было круто. Например, одни лицензии на музыку обошлись в 350 тысяч рублей — тут еще вмешался и курс доллара, ибо фильм оценивался еще при курсе в 30 рублей, а музыка закупалась при 75-ти.

Но меня мало волновали оценки стоимости проекта от разных незнакомых мне людей, которые знают про процесс съемки чуть менее, чем ничего.

Меня больше волновали отзывы про сам фильм. Как получился-то? Нравится ли?

В основном, всем понравилось. Еще бы, в фильме были рафинированная картинка и монтаж, которые мы всей бригадой выдрачивали целый год, дорогущая голливудская музыка (лучшая из возможных вообще!), прекрасный диктор Петр Гланц.

Целью фильма было показать регион с лучшей стороны, чтобы вдохновить его жителей, и хотя бы заинтересовать потенциальных инвесторов (глупо? а как же! реклама вообще — навязывание утопии и приукрашивание, и поступь капитализма, и насаждение ненужных идеалов, вот это вот всё).

Разумеется, нашлись отзывы и крайне возмущенные. Их было мало, но они были громкими. 

Примерно такие:

«ПОЧЕМУ НЕ ПОКАЗАЛИ ВСЮ ПРАВДУ?!?! ДЕРЕВНИ РАЗРУШЕННЫЕ, ЗАВОДЫ СТОЯЩИЕ, ЛЮДЕЙ УМИРАЮЩИХ??!? ПОКАЗАЛИ ТОЛЬКО КРАСИВОЕ, А ПРАВДУ НЕ ПОКАЗАЛИ??!»

— писала, захлебываясь справедливым гневом, условная девушка, которая совершенно забыла, что только сегодня утром наложила на свое лицо полведра косметики, засунула в сиськи поролоновые подкладки, надела платье, которое её «не так полнит», облилась дезодорантом с ног до головы и в таком виде поехала на работу, чтобы весь день сплетничать и обсуждать коллег.

«НАДО ПОКАЗАТЬ РАЗВАЛ ЗАВОДОВ, ДОРОГ, ПОКАЗАТЬ НАСТОЯЩУЮ РЕАЛЬНОСТЬ РЕГИОНА!!!111»

— вторил ей неизвестный человек из «Одноклассников», который, может быть, совсем недавно знакомился с родителями свой девушки и почему-то не сказал им что-то вроде «Привет! Я туповатый неуверенный в себе долбоёб без перспектив, с долгами перед тремя банками, без интереса к жизни. Я терпеть не могу детей, а с вашей дочерью встречаюсь, потому что она единственная, кто мне даёт».

«ВАМ НАДО БЫЛО ПРИЙТИ КО МНЕ В ПОДЪЕЗД, ТАМ ОБОССАННЫЕ СТЕНЫ, ТАМ БЫ СНЯЛИ ПРАВДУ ВСЮ!!!!»

— кричал человек, который почему-то не захотел пойти мыть подъезд, собирать жильцов и ставить видеонаблюдение и хорошее освещение, а предпочел излить свое горе в комментарии в интернете.

Тут уместно рассказать вот что.

Летом того же самого 2015-го года мне довелось посетить в Барнауле трехдневный мастер-класс известного российского документалиста из Театра.doc Михаила Юрьевича Угарова (царствие ему небесное).

Честно говоря, до этого я был полностью уверен, что высший пилотаж — это снимать документалку про бомжей, сложную жизнь беременных несовершеннолетных инвалидов, одиноких стариков-отшельников или высокогорных шаманов в экзотичных шубах. Вскрывать, так сказать, всю Правду-матку. А тем, чем занимаемся мы, может заниматься каждый, и это типа низкий жанр.

Так вот, Михаил Юрьевич тогда рассказал, что как раз съемка бомжей — самый легкий и позорный жанр. Все студенты на его курсах хотят, конечно, именно это и снимать. А еще экзотических шаманов в высокогорных шубах. Но им запрещают. Потому что снимать такое — много ума не надо. Говно и экзотичные шаманы — они везде, куда ни плюнь. И в целом реальность — она сосёт, откровенно говоря.

Вместо этого студентам-документалистам выдают задания вроде «снять обычных людей в метро». Найти прекрасное в обычном. Потому что снимать тлен и развалины у подъезда — это легко. Снимать что-то обыденное, привычное, но так, чтобы было интересно и хорошо — куда сложнее.

И тогда я воспрянул духом.

Конечно, нельзя впрямую сравнивать сложное документальное кино, которому учил Михаил Юрьевич, и наш глянцевый продукт. У них слишком разные цели, слишком разный подход, разные ресурсы.

Но я думаю, что перед нами и коллегами в таких проектах стоит все равно очень сложная задача — средствами текста, картинки и музыки сделать так, чтобы в не самом богатом и благополучном регионе страны захотелось жить. Ну, как минимум, захотелось приехать и увидеть всю красоту собственными глазами.

Я считаю, что если хотя бы одному человеку после просмотра фильма не захотелось уезжать из региона, или хотя бы одному инвестор заинтересовался Алтайским краем чуть больше в результате просмотра, то цель фильма была достигнута.

Я вообще вяло и мало интересуюсь политикой, чтение новостей про любые политические события вызывает у меня раздражение. Я не делю мир на черное и белое, и знаю, что хороших и плохих со всех сторон хватает. Я считаю, что придавать всем свои действиям политический окрас так же глупо и однобоко, как и трактовать все свои действия лишь исходя из биологии («Ты завел детей лишь  потому, что не поборол свой инстинкт размножения!», «С биологической точки зрения в картоне тоже много клетчатки, ешь его на обед!»)

По этой причине я избегаю вступать в политические споры, на вечеринках у меня дома запрещено говорить о политике (и играть в футбол на приставке, к слову). Непрогрессивно? А как же. Зато не бесит и высвобождает кучу сил для чего-то продуктивного.  Потому что что бы ты ни сделал, всегда найдется тот, кто придаст политическое значение твоему действию или бездействию. Делаешь проекты по госзаказу — «пособник кровавого режима», «продался», «твоя хата с краю», «как детям в глаза смотришь». Ляпнул что-то резкое насчет того же самого режима — «лицемер», «как ты можешь», «они же тебе деньги плотют».

Стоит и напомнить, что лучший способ избежать негативных реакций на любые действия — вообще ничего не делать. Да даже если ничего не делать, напорешься на комментарии в стиле «Иди жги машины, чего же ты сидишь?».

А любые расспросы в стиле «что ты будешь делать, если тебя фашисты к стенке поставят» лишены смысла, потому что эстремальную ситуацию мозг может вообразить, но воображать и реально в ней оказываться — это, как говорят в Одессе, две большие разницы.

FAQ для желающих подискутировать:

?: Сняв фильм на госденьги, вы их спиздили? 

!: Нет, на фильм мы потратили почти 100% суммы, все ушло на съемки, многочисленные командировки, закуп видео, лицензирование музыки, запись и перезапись голоса, изготовление компьютерной графики, запись песни для титров и работу команды по монтажу и колорированию. Видеопродакшен — это вам не хрен собачий, это долго и дорого. Тот проект стал для нас убыточен, но мы все равно довольны результатом.

?: Погодите, но в любом случае, прикасаясь к госзаказу, вы воруете государственные деньги! 

!: Нет, с чего это? Мы выиграли проект, показав релевантное портфолио и доказав состоятельность фирмы и наличие необходимых профи в штате.

?: Нет, все равно получается, что вы помогли кровавому режиму выставить депрессивный регион в выгодном цвете! За этим стоят Определенные Кровавые Замыслы? 

!: Мы не знаем и никак не можем это проверить. Мы сделали продукт по поставленной задаче, которая была очень интересна и в которой не увидели ничего противозаконного. Продукт, которым гордимся.

?: Лучше бы на эти деньги детский садик построили! 

!: Это всегда лучше. Но жизнь несправедлива.

?: Пока вы делали свой красивый фильм, где-то наверняка от рук кровавого режима умирали люди, кого-то пытали в полиции, и сотни детей остались без крова. 

!: Наверное. Но поделать с этим мы ничего не можем, да и не хотим, у нас есть свои задачи, мы коммерческая компания, и делаем то, что умеем для тех, кто платит. Каждый улучшает мир по-своему, как умеет, а не так, как того хотят безымянные люди из комментариев.

?: Погодите, так вам совсем не интересен политический активизм? 

!: Нет.

?: Для вас что, деньги главное? Как насчет улучшать мир бесплатно? 

!: Мы улучшаем. Делаем проекты для благотворительных фондов, приютам для бездомных животных, раза четыре делали бесплатную социалку для ГИБДД.

?: Стоп, то есть у вас есть все же какие-то принципы? 

!: Конечно! Например, не спорить с дураками. Дурак сначала спустит себя до своего уровня, а потом задавит опытом. Точно вам говорим.

19 декабря 2020
разделы Блог

I.

— Да дрочит он там, наверное, — сказал Серега.

Мы в очередной раз стояли перед тяжелой железной дверью и ждали, пока Липиздрюченко откроет на наш стук. Он никогда не открывал сразу, всегда нужно было стоять несколько минут, прежде чем скрежетал замок и появлялась его неприветливая физиономия. И мы ждали, потому что только Липиздрюченко мог пустить нас в святая святых — интернет-класс. Был 1998-й год, тогда я впервые и попал в интернет.

Читать дальше →

…Собственно, если б не события сегодняшнего дня, то писать это я так бы и не сел. А суть события такова – мы раскрутили нашего завуча на карантин. Вот так взяли и раскру­тили. Как? Да проще некуда! Учитесь, салаги!

В этот день с утра у всех было, мягко говоря, невеселое настроение. Оно и понятно – по­сле бурно проведенных в компании с «огненной водицей» выходных начинать новую трудовую неделю было, сами понимаете, тяжело. Слава богу, нашлись умные ребята, ко­торые, посчитав количество людей, приползших к первому уроку, смекнули, что вот если бы несколько человек из этого количества вычесть, то можно «замутить» на ка­рантин. Что и предложила сделать Анька. Кто-то спустился на первый этаж (а мы были на третьем, около кабинета истории) и стал отправлять новоприбывших домой. В итоге на первом уроке бодро сидело ровно 20 человек. В классе у нас всего 30, а для ка­рантина надо, чтоб отсутствовало хотя бы 10 человек, что у нас и наблюдалось. Косачев специально сбегал за проверяющими, чтоб засвидетельствовали такой примечатель­ный факт.

После первого урока завуч уже знала, что 11А к карантину готов! Мы отси­дели еще одну историю и английский (который у нас сегодня был сдвоенный) и узнали, что завуч все же сжалилась над нами и издала приказ, что нас закрывают на карантин до понедельника. УРА!!! Ну, спасибо, блин, большое! Большое, блин, спасибо!

Толпа так радостно побежала от учительской, что половина не услышала «…с зав­трашнего дня». Соответственно, сегодня никто уроки не отменял. Наиболее добросове­стные и не глухие (среди них я) пошли на физику, где у нас была лабораторная работа по дифракции света. Довольно, кстати, интересная: через дифракционную решетку и щель мы смотрели на источник света, видели потрясающей красоты радугу, а потом измеряли длину волны красного и фиолетового цветов. Как вспомню о том, как фи­зичка показывала, как надо правильно смотреть в этот прибор, так слезы наворачива­ются. Нет, ей богу, до ужаса смешно было! Она так прищуривала один глаз, что вся кожа на ее лице стягивалась в этот глаз, поэтому обнажались зубы, и физичка станови­лась похожа на лошадь Пржевальского, разглядывающую присевшую на ее нос муху. Кхм, ну это так, к слову.

Так вот, физичка ТАК злилась по поводу нашего карантина, что слюни ее долетали до задних парт и возвращались обратно, описывая кругали. Она пообещала задрочить весь класс, если спра­вок после окончания карантина будет меньше десяти. Также в понедельник пообещала жуткий зачет, а также поставила двойки всем, кто не услышал, что карантин наступает завтра. Короче, дьявол так и рвался из нее.

В конце концов, она съе­хала уже конкретно на нас, на тех, кто писал лабораторную. Мы мол, вот там-то не так сделали, и теперь всем поставит тройки.

Мы еще посидели на ЧиО, отпросились со спецкурса по алгебре, после чего с легким сердцем пошли домой. Ну, по крайней мере, я. Одна только мысль тревожила: а что если нас завтра внезапно так откроют с карантина, если все выяснится? Наталья Иоан­новна уже обзванивала сегодня всех больных и «больных», так что маленький шанс на такой поворот событий имелся…

…В восемь нуль-нуль по местному времени на следующий день меня разбудил звонок пейджера. Степа уже к этому времени ушел в школу, и поэтому будильник давно сработал. Следовательно, кто-то слал мне сообщение. Я в темноте, включив подсветку, прочел: «Данил, сегодня в школу ко второму уроку». Худшие ожидания подтвердились — нас сняли с карантина. Вот черт! Это все физичка, с ее подачи! Ну что ж, трюк не прокатил, а жаль.

Разумеется, в школу я не пошел.

(январь 2002 года)

13 марта 2020
разделы Блог

Практика

Моим четвертым телефоном стал Siemens CX65. Тот самый, про который по телеку шла реклама, где девушка отмороженным голосом с «немецким» акцентом проговаривала: «12 квадратных сантиметров экрана!», делая особый упор на слова «Двенадцать» и «сантиметров». Я выменял его у мамы на свой синий Pantech G200.

Экран и правда был огромен. Корпус поскрипывал в руке и рассыпался на множество деталей, даже телефон роняли с небольшой высоты. Камера выдавала какое-то фиолетово-серое месиво вместо фотографий — но это было не важно, ведь камера была! Я вдел в специальное ушко на корпусе веревочку с металлическим кольцом и постоянно вращал аппарат на пальце. Телефон был прекрасен.

Читать дальше →

Сегодня — международный День КВН!

Я попал в КВН еще в школе. В школе я был ботаном-задротом и о том, чтобы выйти на сцену и сказать с нее что-то, даже не помышлял. На сцене я начинал заикаться и белеть. Поэтому первое время я молча ходил на репетиции команды. Позже я стал делать саундтреки для выступлений. Секундомером замерял сценки, на компьютере нарезал под них подложки и записывал на аудиокассету друг за другом. Потому что в КВНне могли выжить только упоротые и ебанутые. В тот год команда стала чемпионом школьной лиги.

В университете было полегче: тут никто не знал, что я ботан-задрот. Ебанутость с упоротостью были все так же в цене. Я быстренько организовал выступление для нашей группы на посвящение студентов, и теплым осенним деньком после пар меня подкараулили факультетские КВНщики. Они предложили мне играть в команде. Я согласился. А как можно было не? В первый же год мы стали чемпионами вуза. А через два года — чемпионами города.

Читать дальше →
8 ноября 2018

Вот если пацан рождается, с ним все понятно. По крайней мере, я сходу знал бы, что ему сказать. Мол, смотри, вот игры компьютерные. Держи геймпад. Держи крепче! Вот кнопки. Нажимай — победишь. Вот другие игры. Вот конструктор «Лего». Собирай. Выброси инструкцию, действуй по обстоятельствам. Вот проблемы. Без них нельзя. Выброси инструкцию! Тоже действуй по обстоятельствам.

Читать дальше →

В 2003 году я учился на 2 курсе и подрабатывал дизайнером в одном магазинчике, торговавшем пиратскими дисками. Кроме 100 долларов одной бумажкой в месяц и горделивого звания «арт-директор» это еще означало, в общем-то, почти неограниченный доступ ко всему ассортименту магазина. Можно было брать любые диски, переписывать и возвращать обратно. Удовлетворив свои игро- и киноманию за первые несколько месяцев, я переключился на клипарты, программы и — особенно — музыку. Из всего переслушанного мутного потока, типа «Дискотек Казанова», Disco Planet и прочих «Суперрр RUSSIAN HITZZ!!!» мне более всего запал в душу один аудиодиск под названием Deep & Sexy vol. 2. Там было всего 14 треков, он был пиратского издания и не имел подписанного артиста, а все треки были тоже без имен, просто по номерам. И это было доселе нечто неслыханное.

Читать дальше →
3 августа 2018