Я сегодня весь день один с дочерью, так что будет тред в поддержку вашего чайлдфри-существования. Дочери два года, как раз кризис двух лет. Поехали!
12:50 — дочь устроила истерику с ором на тему того, что хочет на улицу «гуля» и «сне».
12:51 — истерика с ором на тему того, что на улицу нельзя идти без одежды и придется одеваться.
12:55 — истерика с ором на тему того, что на улицу уже идти не хочет, а хочет смотреть мультики на айпаде.
12:58 — истерика с валяниями на полу по поводу того, что на айпаде случайно включился родительский режим, где надо ввести код, а код не знает, и мультики не идут. Что характерно, все это в одной варежке — т. е. на улицу все же немного хочется.
13:08 — мультики надоели, запустила игру, где надо намыливать мылом птичку и кошечку. Пытается намыливать кошечку резиновой уточкой, которая плавает там же в ванне, кошечка вероломно не мылится, небольшой ор по этому поводу.
13:14 — теперь кошечка и птичка распаковывают подарки. Это настолько увлекательно, что, пока распаковывали, мне удалось надеть колготки и кофту. А потом и на дочь.
13:18 — теперь мы хотим играть в «прятки». Суть игры: папа словами «скоре-скоре» приглашается встать за дверь в спальню, чтобы через 5 секунд его там обнаружить и с визгом убежать на кухню. Игра не вышла: прищемила пальцы дверью, ор до небес, успокоительный сок и «яи» (ягодки).
13:23 — нихрена не происходит, жрём сушёную клюкву.
13:55 — мы подобрели и дали себя одеть на улицу! Мораль — если вам хочется орать, попробуйте жрануть сушёной клюквы.
14:03 — с заявления о намерениях до выхода прошло больше часа, аллилуйя! На улице весело: можно ковырять снег.
14:54 — вернулись с улицы. Понятно, с диким ором. Во-первых, оказалось, что нет, нельзя забрать с собой чужую штуку для создания снежных колобков. Во-вторых, оказалось, что дома нет снега, а хочется снег. Успокоились витаминкой и мультиками на айпаде.
15:30 — время обеда. Папа предвидит появление седых волос, поэтому заходит сразу с козырей: ветчины и сушёной клюквы. К концу обеда мы настолько раздухарились, что залетают и печёные овощи, и даже гороховый суп!
15:55 — время тихого часа. Лечь спать совершенно нельзя, пока: папа не покрутил за руки («кукуф»), не подерганы висюльки люстры, не найдены и не уложены спать Лиза, Хрюша и Котёнок. Последний, гад, долго не может определиться, где ему спать — то ли у папы на груди, то ли нет.
16:22 — уже минут 15 с Лизой, Хрюшей и (особенно!) с Котёнком проводится вдумчивая воспитательная беседа по поводу важности тихого часа. Первые двое уже давно не слушают — лежат по разным углам кровати в нелепых позах, но Котенок не сдается и требует, скотина такая, ручного убаюкивания.
16:50 — наконец, Котёнок убаюкан и выброшен за борт кровати. Дочь отрубилась ничком между двумя подушками. Папа еще держится.
(запись обрывается по необъяснимой причине…)
Одну из самых охуенных историй в мире рассказали мои друзья Филипп и Оля, приехавшие в 2013 году в Ригу потусить на нашем Фейкстивале. Они сняли квартиру в одном из старых рижских кварталов — таком, где пожелтевший от времени дом образует колодец с тихим двориком.
Так вот. Рига, август. Тихое утро субботы, примерно 9 часов. В дворике стоит абсолютная тишина. Идиллия выходного дня. Образец отдохновения. Паноптикум неги. Казалось бы, что может пойти не так?
Однако, вскоре этот хрустальный уголок идеальности начинает нарушать четкое детское пение. Судя по голосу, девочка лет пяти-шести. Она ковыряется где-то во дворе и напевает себе под нос что-то очень простое, наивное — «Ля-ля-ля, ля, ля-ля!». Напевает отчетливо, а колодец двора усиливает звук с эхом и уносит его наверх, в пасмурное рижское небо.
И детское милое пение не то, чтобы прям рушит идиллию, но существенно ее портит. Ясно уже, что поспать не удастся, что тишине конец, что пора, наверное, вставать. Да и как можно всерьез злиться на ребенка?
Внезапно над разрушенной идиллией выходного дня простирается раздраженный мужской вопль. Он на чистом русском языке ревет фразу, в которой собралась вся боль надеявшихся поспать этим тихим субботним утром. В ней — вся горечь бедолаг, хватающихся рабочими заскорузлыми пальцами за кусочек выходного дня, когда от них, наконец-то, все отвянут и оставят в покое. В рёве этом — вся беда русского народа, который не хочет никаких посторонних звуков по утрам выходных. Потому что они работали всю неделю, и нервы навыпуск, и их нельзя ранить какими-то там звуками.
Так вот, какой-то мужик проорал что было сил:
— МОЖЕТ БЫТЬ, ТЫ УЖЕ ЗАТКНЕШЬСЯ, СУУУУУУКААААА???!!!!!!
Я бы очень-очень хотел, чтобы этот мужик переехал бы поближе сюда, желательно, в мой собственный дом. И орал бы точно такую же фразу точно таким же голосом всякий раз, когда какие-нибудь мерзавцы, например, поют пьяные песни. Или когда очередное живое мясо гоняет на байках с прямоточными ревущими двигателями без глушителя. Или когда очередное чудо подъезжает в 7 утра к воротам и начинает бешено сигналить консержу — мол, открывай.
Мужик! Пожалуйста! Ты слышишь! Переезжай к нам! Ори себе на здоровье эту фразу! Мы тебе даже будем с соседями скидываться и приплачивать! Ты только ори, голубчик, ори, друг!
Мне орать такое, к сожалению, что-то мешает.