Вот если пацан рождается, с ним все понятно. По крайней мере, я сходу знал бы, что ему сказать. Мол, смотри, вот игры компьютерные. Держи геймпад. Держи крепче! Вот кнопки. Нажимай — победишь. Вот другие игры. Вот конструктор «Лего». Собирай. Выброси инструкцию, действуй по обстоятельствам. Вот проблемы. Без них нельзя. Выброси инструкцию! Тоже действуй по обстоятельствам.
Блокировкам посвящается.
— Алексей Алексеевич, у нас за сутки пятьсот новых заявок на платную разблокировку и почти десять тысяч — на бесплатную! — тараторили в трубке.
— Отлично, платные вперед, остальные — как получится. Что ещё?
— От полиции запрос, на севере столицы предполагается сходка нежелательных элементов. Просят оказать помощь.
— Хорошо, отправьте и разверните блок-дроны, где скажут. Ещё есть?
— Да, Алексей Алексеевич… — голос замялся. — Вчерашний запуск стал самым крупным за полгода, мы зацепили половину «Бубла», вырубили почти весь «Авалон». Кое-кто из наших пострадал…
— Цель оправдывает средства, помнишь?
— Помню, но…
— Блять, опять твои «но»! Конь педальный! Ну кто там из наших пострадал?
— В Крыму вырубились контроль-серверы на станции, пришлось все отключить. Опять сидят в темноте, но теперь к ним совсем нет доступа дистанционно. А еще звонили из «ВМесте» и «Спандекса». Типа, мы опять заблокировали и часть их сетей, а это уже серьезно. И они требуют разъяснений.
— А они заказывали платные… кхм… услуги в этом месяце?
— Нет, давно не заказывали уже…
— Ну ты что, забыл, что им надо говорить в таком случае? Что мы не имеем к этому отношения!
— Но как, ведь мы… Это ведь наши, мы их, типа, поддерживаем…
— Идут они в жопу!
— Ладно… А что по электростанции?
— Ты, блять, меня не понял?! Мы! Не! Имеем! К этому! Отношения!
— Понял, простите, Алексей Алексеевич…
— Запомни уже: цель оправдывает средства! Все, отбой! Долбоёбы, блять…
Пожаров раздраженно ударил смартфоном, затянутым в мягкий кожаный чехол, по столу, несколько раз глубоко вдохнул и выдохнул, как учил психотерапевт. Удалось немного успокоиться.
— Цель оправдывает средства… — задумчиво пробормотал он. Пожаров очень любил эту поговорку, вворачивал ее в диалогах с подчиненными по несколько раз на дню. Он даже заказал плакат с этой фразой, что красовался теперь напротив его обширного стола, прямо под фотографией Главного. Тот смотрел с портрета в скромной деревянной рамке беззлобно и с одобрением. Казалось, что он больше всех одобряет именно его ведомство — «Госинфконтроль», и особенно персонально его — Пожарова.
Алексей Алексеевич откинулся на широкую спинку огромного кожаного кресла. Вытянул под столом ноги до хруста, запрокинул голову и закрыл глаза.
Тяжелое сизое небо, непролазные джунгли вокруг, моросит мелкий дождь. Он — древний охотник, возглавляющий самый главный в своей жизни поход на самого страшного Зверя. Хотя, нет, не возглавляющий. Он один на этой войне. Ему очень нравилось думать, что он уже давно один. Всех остальных Зверь растерзал и развеял их останки под низким враждебным небом. Остался только он и Зверь. Лицом к лицу. Оба — опасные исчадия ада. Порождения преисподней. Дети сатаны. И в живых останется только один…
В грёзах Пожарова очень часто мелькали фразы из каких-то фильмов.
Ведь в его жизни все было натурально и нешуточно, прямо как в эпичном кино с непременным хэппи-эндом. Зверь, когда-то случайно забредший на подконтрольную ему территорию, медленно но верно сам же толкал себя к погибели. Подпитываемый энергией далеких запредельных царств, он вёл себя здесь из года в год все наглее, самоувереннее. Сначала мелко гадил втихую, подтачивая устои и нарушая мелкие запреты. А потом совсем оборзел и стал действовать в открытую. И ему — Алексею Алексеевичу — было поручено Зверя, так сказать, усмирить. Не уничтожить совсем, а мягко придушить до состояния, чтобы Зверь бы стал послушным и ласковым.
И Пожаров вышел на Большую Охоту. Это было примерно три года назад.
Да, война со Зверем слегка затянулась. Некоторые особо наглые щупальца вырастали вновь и вновь, и чтобы добраться до них, приходилось уничтожать всё без разбора в довольно большом радиусе. Алексею Алексеевичу очень нравилась сама метафора Зверя, но его цельный образ он представлял весьма смутно. Ясно видел только вот эти многочисленные щупальца. На манер живого леса они наступали со всех сторон, скользя и извиваясь. Между ними с огромным мечом носился он — Алексей Алексеевич — и рубил! Рубил с разворота, рубил с размаха и исподтишка, рубил, раскручиваясь, рубил исступленно и яростно. Взбирался на самые высокие горы и рубил там, падал в самые глубокие впадины, чтобы вырубить адскую поросль до конца. Мир вокруг был устлан обрубками щупалец, но он рубил и рубил без устали, иногда подбадривая себя басовитым, совсем не свойственным себе, воинственным криком.
Время от времени срубались и хорошие, полезные щупальца, и тогда со всех сторон доносились жалостливые всхлипывания сограждан, пострадавших от этой войны, но Пожаров успокаивал себя, что это — необходимые жертвы в борьбе с опасным Зверем. Цель оправдывает средства, так сказать, ха-ха! По правде сказать, он был Богом.
Финансовых бед ведомство не знало уже давно: законопослушный мелкий бизнес мог за определенную мзду разблокировать ошибочно заблокированные ресурсы. «Крупняку» же кулуарно было предложено в рамках действующей программы по импортозамещению блокировать конкурирующие зарубежные сервисы. Мзда за это была уже нешуточная, но первые месяцы от желающих не было отбоя…
Смартфон на столе коротко звякнул. Пожаров недовольно приоткрыл один глаз, мельком взглянув на экран. Это было сообщение в «Телетайпе», секретарша напоминала про завтрашний госсовет с его участием. Как будто он не помнил!
Ха, «Телетайп»… Смешно, но когда-то именно этот небольшой юркий мессенджер и послужил формальным поводом для начала войны со Зверем. Его разработчик, хамоватый юный миллионер Вадим Буров, так раздражал всех, особенно безопасников, что в начале войны они устроили пальбу буквально из всех орудий. Первые массовые блокировки были нацелены именно на «Телетайп». Ирония была в том, что страдал кто угодно, кроме «Телетайпа» — ему каждый раз удавалось просочиться сквозь фильтры и отключения. Безопасники исходили бессильной злобой, либеральные журналисты строчили едкие пасквили, интернет-шутники генерировали тонны мемов. Даже Главный стал вежливо интересоваться, что происходит и почему это нельзя прекратить.
Буров же, «вазелиновый мальчик», как его меж собой в шутку называли сотрудники ведомства, воодушевленный всей шумихой, даже попытался выставить себя борцом за свободу слова и лидером некоего «цифрового сопротивления». Неизвестно, к чему бы это привело в итоге, но спустя полгода после начала войны Буров скоропостижно скончался при до конца не выясненных обстоятельствах. На совершенно пустынном шоссе его спорткар на скорости 200 километров в час впечатался в огромную фуру. Все участники аварии погибли, свидетелей не было, никаких записей с камер не сохранилось. Расследование закончилось ничем, на Западе пошумели месяцок, да успокоились. Всю команду «Телетайпа» вместе с брендом за бесценок отжал у инвесторов «Спандекс», и более никаких проблем с мессенджером не было. И это была первая крупная победа в масштабной войне со Зверем.
Но война продолжалась. Кроме массовых блокировок они за это время научились и массе других трюков.
Например, ко всем мало-мальски популярным блогерам и интернет-шутникам были приставлены боты-фолловеры, по внезапной массовой жалобе которых сами блог-сервисы автоматически на какое-то время блокировали несчастных до выяснения обстоятельств.
А совсем недавно они научились — и это была особая гордость Пожарова — блокировать изображения с камер и видеорегистраторов автомобилей. Научились после того, как один особо деятельный представитель так называемого «креативного» класса заснял и выложил видео, как в него стреляли из машины с правительственными номерами в центре столицы. Скандал тогда был — мама не горюй! Даже Главный тогда во время «Прямой линии» вынужден был заверять всех, что это провокация Запада, и что номера были поддельные, и что такой автомобиль никогда не числился на балансе правительства.
А теперь ведомство Пожарова умело не только выключать все микрофоны и видеокамеры в определенном радиусе по щелчку, но и блокировать мобильники. Никто больше ничего не снимет и не выложит куда не надо! Спасибо блок-дронам!
Да, в начале войны и правда было много косяков, и Главный неоднократно и журил и ругал «Госинфконтроль», но для Пожарова пока все обходилось лишь вызовами «на ковёр». Впрочем, с каждым вызовом уверенность в своей безнаказанности у Алексея Алексеевича таяла.
Самым неприятным проколом был эпизод с самолетами примерно год назад. При этом воспоминании у Пожарова неприятно заныло в животе. Тогда, по нелепой случайности, в пылу производственного куража под блокировочный каток попала инфраструктура одного из аэропортов столицы. Самая массовая авиакатастрофа в человеческой истории не произошла лишь чудом — Пожаров сам до конца не понимал, как именно они тогда спасли ситуацию и что точно сделали для восстановления системы. Но, кажется, именно после этого случая и долгого разговора по душам с Главным Алексей Алексеевич начал регулярно посещать психотерапевта…
Боль в животе усилилась. Пожаров встал из-за стола, подошел к шкафу. Привычку держать в рабочем кабинете графин с бурбоном он подсмотрел в фильмах. Налил стакан до половины и немедленно, одним залпом, выпил. Тепло разлилось по желудку и медленно поползло по телу. Болезненный ком в животе пропал.
Он вернулся в свое кресло. Да, чёртов аэропорт… Тогда начался не только психотерапевт. Кажется, именно тогда он стал почти каждый день выпивать на работе. И еще после.
Разумеется, это Зверь довёл его до болезней и выпивки. Впрочем, эти неудачные столкновения со Зверем теперь были уже в прошлом. Мало кто знал, что все эти «грязные» блокировки и прочие фокусы — лишь разминка, репетиция. Настоящее представление было впереди.
О, что это планировалось за представление! Даже в правительстве лишь избранным было известно, что вот уже полгода в пяти регионах страны круглые сутки строились огромные подземные бункеры. От них во все стороны расходились толстые трубопроводы, защищённые покруче нефтяных. В трубах были проложены сотни кабелей каждый в руку толщиной. Часть труб уходила магистральным провайдерам и мобильным операторам, часть — за границу. Трубы соединялись внутри бункеров, в чревах дата-центров. За секунду они могли пережевать сотни петабайт трафика. Миллиарды сообщений, изображений, видео и других файлов — истинная пиковая мощь серверов была неизвестна даже их разработчикам. Поиск запрещённых материалов, определённых ключевых фраз и прочей потенциально опасной для населения информации — нейросети вылавливали, анализировали и, если надо, редактировали данные так, как это было нужно. Заменяли слова, имена, жонглировали смыслами. На первых порах — с вмешательством человека, потом — в автоматическом режиме. Тексты, картинки — в первую очередь. Во вторую — видео и даже речь. Все неблагонадёжные первыми попадут «на карандаш». Никто не сможет доказать, что он чего-то не писал, не говорил и даже — что где-то не появлялся. Защита информационной безопасности государства станет абсолютной!
Обработкой всей циркулирующей в государстве информации займутся четыре из пяти дата-центров. И ещё будет пятый. О, этот прекрасный пятый бункер! При мысли о том, чем именно будет заниматься пятый бункер, у Алексея Алексеевича начинало сильнее стучать сердце, потели ладони, а на лице появлялась напряжённая улыбка.
Весь проект носил название «Купол». Алексей Алексеевич вынашивал его идею с начала двухтысячных, тогда же начал первые робкие разработки с небольшой командой. Название тоже придумал сам. Теперь, когда замысел набряк, оброс мясом и, можно сказать, был уже без пяти минут реализован, Пожаров буквально не находил себе места от нетерпения.
У Зверя не останется никаких шансов после запуска «Купола». А особенно — пятого дата-центра! Зверь окажется, что называется, под «Куполом», ха-ха!
Это был проект всей его жизни. Это был его ребёнок. Это был он сам. За двадцать с лишним лет обдумывания и разработки он сросся с «Куполом» в единое целое. Пожарову часто снилось, что с его детищем происходит что-то нехорошее: его закрывают, его крадут, его неправильно запускают. Что его вызывает Главый и отбирает у него «Купол». Пожаров вскакивал среди ночи вспотевший, испуганный, с комком в животе, и до утра уже не ложился. Утром оформлял себе командировку и немедленно летел в одно из пяти регионов дислокаций бункеров — проверять, как идёт монтаж. Ему казалось, что если что-то с «Куполом» пойдет не так, в эту же минуту он и сам исчезнет. Умрет от нервного истощения или сердечного приступа.
Тяжёлое сизое небо, сияющая снежная вершина. Пожаров легко взбегает на неё, набирает в грудь воздуха и что есть силы ревёт:
— Зверь!! Ты слышишь меня?! Я усмирю тебя любой ценой!! Цель оправдывает средства!..
«Здесь так красиво, я перестаю дышать. Звуки на минимум, чтобы не мешали…» — зазвучало в пространстве.
Пожаров открыл глаза. На столе верещал смартфон. Кто-то бесцеремонно посмел вырвать его из победоносных грёз. Номер на экране был незнакомым. Алексей Алексеевич раздраженно схватил аппарат и вскочил с кресла.
— Алло! Кто это?! — зарычал он.
— Алексей Алексеевич Пожаров? — спросил незнакомый голос, холодный и резковатый.
— Да! Кто это?!!
— Это из пятой городской больницы. Вам Татьяна Михайловна Пожарова кем приходится?
По пальцам, державшим трубку, вдруг пробежала слабость. Комната накренилась. Пожаров хотел что-то ответить, но во рту пересохло, и можно было только судорожно сглатывать. Он плюхнулся обратно в кресло.
— Алексей Алексеевич? — буднично повторили в трубке.
— Да-да… Это мама… — Алексей Алексеевич не слышал собственный голос, в ушах стучали там-тамы.
— Привезли час назад. Острая сердечная недостаточность, терминальная стадия.
— Я сейчас приеду… что можно сделать?! СДЕЛАЮ ЧТО УГОДНО!! — его голос сорвался на писк, совсем не похожий на тот страшный рёв, которым совсем недавно разговаривал со Зверем.
— Алексей Алексеевич, успокойтесь. Не надо приезжать, в реанимацию не пускают. Нужна срочная пересадка от донора, но…
— Конечно! Любые деньги! Чтоб без очереди! — голос вернулся к Пожарову и теперь он орал в трубку. — Я сейчас всё решу! Я сейчас приеду!!
— Говорю же, не надо приезжать, вас все равно к ней не пустят. Дело не в деньгах… — голос осекся… — Мне очень жаль, Алексей Алексеевич, но срочная пересадка сейчас невозможна. Мы ничем не можем помочь.
— Что?! Почему невозможна?! — комната снова начала крениться. Там-тамы совсем озверели.
— Дело в том… что у нас со вчера сбоит система поиска доноров… Компьютерщик наш сказал, что, видимо, из-за блокировок «Госинфконтроля» что-то сломалось. Мы звонили туда, там говорят, что это не они.
— Что?! Да вы знаете, кто я?! — он захлопал глазами от возмущения.
— Алексей Алексеевич, нам все равно, кто вы. — Голос стал чуть раздраженным. — Говорю же, система не работает, а вручную обзвонить сотни клиник, чтобы узнать, где есть подходящие вашей матери доноры, сами понимаете… Когда-то был единый телефонный центр, но его уже как лет пятнадцать заменили на программу. Мне очень жаль, Алексей Алексеевич…
— Сколько?? Сколько есть времени? — заорал Пожаров.
— Мы не знаем… Вероятно, счёт идет на часы… — неуверенно протянули в трубке.
— Подождите! Сейчас… Я вам перезвоню!
Пальцы вспотели, экран реагировал на прикосновения через раз. Мысли скакали, как попкорн на раскаленной сковороде. Боже, как же хорошо, что можно всё быстро исправить! И всё заработает!
— Да, Алексей Алексеевич?
— Срочно!!! Откатывай всё к ебеням!! Всё, что можно!!
— Что именно?..
— Всё! Большую блокировку — которая два дня назад — вот её!!
— Но… Алексей Алексеевич, что случилось?
— Ничего… не случилось, неважно! Я просто… сказал откатывай обратно!.. — говорить не хватало дыхания, как будто он только что поднялся пешком в своей кабинет на 17-й этаж.
— Послушайте, Алексей Алексеевич… Я не знаю, что там у вас случилось, но мы не можем так просто всё откатить…
— Это ещё почему?!
— Вернее, технически можем, но… Вы не забыли? Завтра заседание комитета по внутренней безопасности. На нём, в том числе, будут разбирать эффективность нашей работы и вопросы дальнейшего финансирования. Будет Главный. Если всё откатить, завтра к утру утру это будет в половине СМИ. Вы помните, что Главный сказал в прошлый раз?
— Что?.. — по спине Пожарова уже текли холодные струи. Он, конечно, помнил.
— Что у нас слишком много власти для такого количества косяков. Думаю, если мы сделаем столь крупный откат, то фактически признаемся в очень крупной ошибке. И в этот раз у нас всё заберут… и «Купол». Безопасники давно на него облизываются… Особенно после ммм… случая с аэропортом.
— Слушай, да мне посрать!! Это очень-очень важно, понимаешь? Буквально вопрос жизни и смерти! Срочно!.. — взвыл Пожаров.
— Насколько срочно, Алексей Алексеевич? Ну… если… гипотетически предположить, что мы запустим процедуру отката прямо сейчас… То первые адреса заработают через почти сразу… А последние — через сутки.
— Слушай! Слушай! А если нам, допустим, очень-очень надо получить доступ к какому-то заблокированному сайту, мы что делаем?!
— Мы-то? Мы ничего не делаем. Нам не надо. Раньше можно было ткнуть в случайный забугорный прокси-сервер, но теперь девяносто девять попыток из ста не сработают. Мы за три года неплохо поработали, Алексей Алексеевич, сами знаете… — казалось, на том конце заулыбались.
Пожаров молчал. Он знал. За время войны со Зверем сервера для обхода блокировок истребили почти полностью. Их, можно сказать, зачистили на несколько раз, а то, что ещё трепыхалось, для верности долбанули ядерным взрывом и засыпали хлоркой.
— Слушай… А что нас спасло тогда… когда аэропорт был? — искорка надежды все еще дёргалась перед глазами, медленно плясала в кромешной черноте.
В трубке вздохнули.
— Чудо, Алексей Алексеевич. Условно назовём его «руки из жопы». Сейчас такое чудо уже не случится, сотрудников заменили, все руки пересадили куда надо! — в трубке развеселились.
— Я тебе перезвоню… — медленно выговорил Пожаров и отключился. Аккуратно положил телефон на стол. Вытер мокрые от пота ладони о пиджак. Уже в который раз за сегодня откинулся на спинку кресла.
Помощник был прав. Откат такого масштаба не пройдёт незамеченным и, скорее всего, вызовет неудобные вопросы. На них придётся отвечать завтра же, на госсовете. И завтра же, наверное, у него и отберут «Купол».
Он представил, как мама сейчас лежит там, в реанимации. Недвижимая, подключенная ко множеству каких-то аппаратов, со всеми этими иглами в руках и трубкой из носа… В глазах у Пожарова защипало. Карьерные планы длиной в годы, подземные бункеры с дата-центрами и многочасовая ругань с безопасниками померкли перед этой простой картинкой. Да пошло оно всё!
Со стены по-прежнему одобрительно смотрел портрет Главного. Под ним на полстены лентой раскинулось «Цель оправдывает средства!» Каждая буква надписи сейчас горела, выжигая себя на сетчатке и впечатываясь в мозг.
— А не пошёл бы ты тоже!? — зло обратился Пожаров к портрету и набрал номер.
— Алексей Алексеевич?
— Откатывай.
— Но как…
— Я! Сказал! Откатывай!!! — заорал он.
В трубке молчали.
— Тебе что-то не ясно? — медленно проговорил Пожаров. В животе опять заныло. Пальцы, сжимавшие аппарат, снова побелели.
— Нет, Алексей Алексеевич, всё ясно. Будет сделано, — лаконично отчеканили в трубке и отключились.
Пожаров поднялся из-за стола и медленно, на ватных ногах, подошёл к шкафу. Открыл его, достал бокал и графин с бурбоном, налил и одним залпом опрокинул. Затем налил и снова опрокинул. В голове прочистилось, мысли перестали скакать, ком в животе рассосался.
Пожаров нашел в телефоне номер, с которого ему недавно звонили.
— Алло… Это Алексей Алексеевич Пожаров.
— Да, Алексей Алексеевич? — голос звучал, кажется, немного удивленно.
— Ищите сердце для мамы! Я разобрался с блокировкой. Системы должны заработать! Проверяйте!
— Алексей Алексеевич… — слышно было, как трубку прикрыли рукой, что-то спросили в сторону. На лице Пожарова в эти секунды расцветала дурацкая улыбка.
— Алексей Алексеевич… — голос слегка замешкался. — Нам очень жаль. Ваша мама только что умерла.
— Что?!! — просипел он.
— Нам очень жаль… — холодно повторили в трубке. — Примите соболезнования.
— П… понятно… спасибо… — одними губами прошелестел Алексей Алексеевич.
Он уже не понимал, что случилось с телефоном в его руке. Он не понимал, что произошло с его рукой. Комната плясала. Живот горел. Сизое небо сделалось красным. Там-тамы в ушах оглушали его.
Удар. Еще удар. Слева. Справа. Прямо в сплетение нервов. Огонь в животе. Даже проливной дождь не может его потушить. Белоснежная вершина залита кровью. Зверь наступает ему на грудь. Зверь смеётся. Это конец. Всё.
У него больше никого нет. Мама умерла. Завтра у него отнимут проект всей жизни. У него больше нет его самого. Всё кончено. Уже нет ни цели, ни средств. Удар. Ещё удар. Зверь издевается над ним. Зверь пинками гонит его куда-то.
На ватных ногах, под градом ударов, Пожаров куда-то идёт. Комната пляшет, он идет на свет впереди. Окно.
Он распахивает створку. Небо невыносимо синее. Дождь уже не идёт. Никаких вершин, залитых кровью. В лицо бьёт теплый майский воздух. Внизу струйки автомобилей. С семнадцатого этажа все выглядит ненастоящим. Ветер доносит откуда-то обрывки бравурной музыки.
Никому дела не будет. Его выбросят на свалку. Теперь его даже некому будет жалеть. Хер с ними со всеми. Пошли они все. Пошли.
Теплый ветер приносит облегчение. Мысли заканчиваются. В голове теперь только приятная теплота. Там-тамы в ушах замолкают.
Алексей Алексеевич ставит одну ногу на подоконник…
* * *
— Думаешь, поверил?
— Похоже, да: очень всрато звучал, в конце особенно! Наберём опять тыщ под сто лайков!
— И угроз…
— Да пошли они! Хер найдут.
— Угу. Симку разрежь, не забудь.
— Уже.
(май 2018)
За четыре дня выходных как-то само собой получилось редко заходить в социальные сети. К примеру, один раз утром и один раз вечером — притом, что в обычные дни я просматриваю их примерно раз в полчаса.
И — вы не поверите — ничего страшного не случилось! Нет, в социальных сетях по-прежнему кипит вся та же деловитая, умная и роскошная жизнь. Она не стала менее фешенебельной или ленивой, не уронила планку, не поглупела. Не уменьшилось количество усилий в надежде отжать свои несколько квадратных пикселей славы и внимания.
— Бабушка, а курицу убили? Убили, да?
— Куриц не убивают. Куриц режут. Ешь давай.
Этим летом я неделю провел в санатории, подлечить спину. Санаторий — не больница, конечно, но и тут полно персонажей и диалогов. Например, таких, как выше. Бабушка и двое внуков, лет 10 и 7 на вид. Приехали из далекого северного нефтяного города по путевке. Я сидел с ними за одним столом на завтраках, обедах и ужинах.
Старики и дети — половина обитателей санатория. Вторая половина — работяги физического труда, распределенные по путевкам со своих заводов, семейные пары в районе 40-50 лет и прочие случайные граждане отдыхающие, непонятно как сюда попавшие. Вроде меня.
1
— …Я когда Галкина вижу по телевизору, этого шута, меня всегда смех разбирает. Ну дурак, нет!? Взял на этой старухе женился. Жизнь ведь свою загубил, ну! Получается, не спал с молодым телом! А ведь оно, молодое тело, живое, непредсказуемое! И никак нельзя предугадать его, это тело…
Я открываю глаза. Голос звучит откуда-то сверху. Знакомый, вроде. Ещё светло — значит, оперировали сравнительно недолго.
Читать дальше →Четвертый День рождения – это момент, с которого мой мозг решил начать записывать происходящее со мной на свой жесткий диск.
Я проснулся утром. Родители уже ушли на работу, дома был только дедушка. Он сидел на кухне и читал газету. Дедушка сказал – ну вот, тебе вчера было три года, а теперь четыре. И я удивился, потому что не помнил, как мне было три года. Честно говоря, я этого даже не знал. Мне было как-то все равно.
Дедушка внезапно взял меня за уши и легонько подергал. Я даже не успел обидеться, потому что дедушка сразу вручил мне яркие длинные коробки с прозрачными стенками. Там был запакован паровоз с вагонами. Они были как настоящие. В некоторые вагоны даже был как будто насыпан уголь. Дедушка сказал, что это мне на День рождения от родителей. Я очень обрадовался и пошел распаковывать вагончики и прицеплять их к паровозу.
Тогда я понял, что здорово, когда тебе было три, а стало четыре.
Если вы когда-нибудь указывали свой телефон на одном из этих никчемных интернет-магазинов, заказывая, скажем, переходники из одного диковинного порта в другой или с одного размера лампочек на другой, или просто еду, — ну знаете, в одном из этих плохо оформленных, с уродливыми обводками в логотипе и украденными где-то фотографиями рукопожатия, и сляпанными по принципу «лишь бы работало», — то вам наверняка звонили они. Ну эти, супер-мотивированные бравые ребята, которые быстро и напористо чешут и предлагают услуги биржевых брокеров.
Московский номер на дисплее, на том конце суетится Андрей. У него быстрый явно не московский говор и он сходу называет меня по имени-отчеству.
— Данил Андреевич, я бы хотел обсудить с вами вопрос вашего финансового благополучия. Если конкретнее — торговлю на бирже ценных бумаг.
Держу пари, что в скрипте разговора у Андрея слово «вами» написано с большой буквы — «Вами». Отвечаю, что мне неинтересно это предложение.
— Скажите, Данил Андреевич, вы разве не хотите денег? — вопрос столь же эффективный, сколь и простой. Андрей явно смотрел «Волк с Уолл-стрит». Может, даже, два раза.
Иногда, когда мне в очередной раз пригождается английский язык — ну там, заказать еще два пива или написать с утра сонет, — так и подмывает высказаться в стиле «Как же классно, что я когда-то выучил английский! Ах, какой я молодец! Одно из самых умных решений в моей жизни!». Хотя, если честно, никаким решением это не было. Да что там, по правде это было просто стечением случайных, где-то даже идиотских обстоятельств.
— Заехала семья. Из Чехословакии. С двумя детьми! — на причудливой смеси испанского, английского и размашистых жестов доверительно сообщает Ампаро. И свистящим шепотом добавляет, — Кажется они того, это… Она делает страшные глаза и красноречиво машет рукой, чтобы мне было сразу понятно, что семья «из Чехословакии» и правда «того».
Я отстёгивал велосипед от трубы возле кафе, когда услышал:
— Граждане, не проходим мимо! Профессиональная попрошайка, баба Галя! Восемь кошек, два котёнка!
Низенькая старушка в очках, весьма опрятно одетая, семенила туда-сюда по тротуару.
— Прошу милостыню впервые! Бомжиха на полулегальном положении!
Голос старушки был бодрым и преисполненным какой-то горькой иронии.
— Ну подайте, пожалуйста! Бабке на питание!
Последние слова были обращены к парочке, проходившей мимо. Парень отшатнулся от старушки, увлекая за собой девушку.
Я нервно завозился с замком велосипеда. Не очень-то хотелось, чтобы попрошайка подошла ко мне. Я довольно редко подаю кому-то на улице. Совсем никогда не подаю старухам, ошивающимся возле церкви — тем, которые беспрестанно крестятся и умело заглядывают прямо в душу своими пропитанными духовностью глазами. Никогда не подаю «мамашкам», сидящим с вечно спящими детьми на руках. Изредка подаю тем, кто подходит сам. Часто — тем, кто поёт, танцует или делает хоть что-нибудь. Почему-то совсем не хочется подавать тем, кто выглядит безвозвратно опустившимся, а хочется тем, кто сохраняет хоть каплю достоинства.
К примеру, ты видишь, что вот этот дядька — профессиональный музыкант, он лихо играет на гитаре или скрипке, да и костюмчик у него не затаскан в подворотнях, а недавно вынут из шкафа, и лицо явно привыкло видеть публику более взыскательную, чем равнодушные прохожие. Что за обстоятельства вынудили его выйти на улицу, поставить перед собой шапку и играть? Такие истории, пусть и сформулированные очень крупными мазками на ходу, трогают гораздо больше, чем молчаливые укоры «мамашек» со спящими детьми или профессиональное заглядывание в душу воцерковленных старушек.
«Профессиональная попрошайка» тем временем потопталась на тротуаре и, так как рядом никого не оказалось, двинулась ко мне.
— Почти бомжиха! Оказалась на улице волею случая! — старушка потрясла рукой, в которой уже лежала пара монеток (явно сама бросила), и затем, будто спохватившись, представилась, — баба Галя!
Баба Галя совершенно не была похожа на попрошайку. Старческая «химия» на седой голове, громадные очки, стекла которых сильно увеличивали ее глаза, явно поношенная, но вполне чистая одежда. Никакого рванья, подбитых глаз или разящего за километры запаха. Никаких признаков бомжа. Нетипичный персонаж.
— Подайте на еду!
— А пенсия? — такой вопрос показался мне очень логичным.
— Пенсия пять восемьсот, отдаю за жильё три тысячи. На еду уже нет.
— А что случилось? — мне стало действительно интересно.
— Выселили из собственной квартиры! Вот, сужусь, — бойко ответила баба Галя.
— И кто же вас выселил?
— Стыдно сказать… — старушка слегка замешкалась, — собственный сын. Но я сужусь, дело уже в суде, уже в кассации! Сначала было в апелляции, теперь в кассации. Им занимаются юристы… хорошие. Раньше-то занимались не очень, а теперь — хорошие.
Я молчал. О том, как дети выкидывали из квартир собственных родителей, слышать доводилось. Под каким-то предлогом они добивались, чтобы те выписались, а потом вдруг меняли замки в двери. Теперь же я разглядывал эту странноватую старушку и думал, что вот он, персонаж как раз из такой истории, стоит передо мной, сгорбившись и ждет, что я дам денег на еду, ибо пенсия пять восемьсот.
— Да вы можете проверить, я живу на Ленина пятьдесят один «а»! Хорошо, хозяйка добрая, сдаёт мне жильё за три тыщи! — баба Галя затараторила, видимо, приняв мое долгое молчание за недоверие. — Добрая, добрая, пустила бабку.
И добавила:
— У меня восемь кошек. И два котенка. Недавно родились. Одного я хотела отдать, но не взяли… Две тысячи не хватает на еду.
Я достал из кармана кошелек, вытащил все купюры, которые там лежали — совсем немного, до обидного смешная сумма — и протянул ей.
— Так много мне ещё не подавали! — старушка схватила деньги и осталась стоять с зажатыми купюрами в руке, — столько иногда за целый день не собираю… Восемь кошек! — повторила она.
Я тем временем отстегнул велосипед, положил замок в рюкзак и приготовился ехать.
— Ну, ладно, удачи вам с вашим делом! — я попытался закончить разговор, потому что мне уже было неловко и как-то стыдно. Сразу за всех. За бабу Галю, у которой такой непутёвый сын, за самого сына, который почему-то выкинул мать из квартиры, за страну, в которой возможен такой чудовищный сценарий… И даже за котенка, который родился, и которого никто не взял.
—Погоди! — баба Галя придвинулась поближе и тон ее стал слегка заговорщицким. — Раз ты мне доброе дело сделал, тоже тебе доброе дело сделаю!
От этой фразы повеяло таким затасканным сказочным клише, что я даже улыбнулся. Каждый раз, когда начинаешь ощущать себя в сказке, это завораживает только в первые секунды. Потом ты обычно понимаешь, насколько это глупо — стоять и ощущать себя попавшим в сказку, и ощущение махом пропадает.
Владелица восьми кошек и двух котят, одного из которых не взяли, тем временем, продолжила:
— Секретную молитву сейчас произнесу. Как мне повезло сильно, так и тебе сильно повезёт. Я хотела на еду получить — я получила. Так и ты получишь то, что сильно хочешь. Только ты знаешь, что хочешь, и ты это получишь!
По части секретных молитв баба Галя явно была не большой мастерицей. Во всяком случае, это совсем не было похоже на каноническую молитву.
— Это произойдет, может, сегодня! А, может, завтра! — баба Галя явно вошла в раж.
— Ладно, э-э-э, спасибо… Удачи вам! — я встал на одну педаль велосипеда, показав, что мне надо ехать.
— Если не завтра, то точно — скоро-скоро! — не унималась старушка, — обязательно!
— Спасибо вам, правда! Буду ждать!
От временной неопределённости секретной молитвы бабы Гали было уже совсем неловко. Я вскочил на велосипед.
— И тебе спасибо от бабки Гали!.. — эти слова донеслись уже вслед.
Я прибавил скорости и понёсся по умытому полуденным дождиком проспекту Ленина.
Лица прохожих, попадающихся мне навстречу, были какими-то счастливыми. Как будто у них у всех случилось что-то хорошее. Может, сегодня. А может, вчера. Если не вчера, то точно — когда-то совсем недавно.
Ехал и улыбался.