Иногда, когда мне в очередной раз пригождается английский язык — ну там, заказать еще два пива или написать с утра сонет, — так и подмывает высказаться в стиле «Как же классно, что я когда-то выучил английский! Ах, какой я молодец! Одно из самых умных решений в моей жизни!». Хотя, если честно, никаким решением это не было. Да что там, по правде это было просто стечением случайных, где-то даже идиотских обстоятельств.
— Заехала семья. Из Чехословакии. С двумя детьми! — на причудливой смеси испанского, английского и размашистых жестов доверительно сообщает Ампаро. И свистящим шепотом добавляет, — Кажется они того, это… Она делает страшные глаза и красноречиво машет рукой, чтобы мне было сразу понятно, что семья «из Чехословакии» и правда «того».
Я отстёгивал велосипед от трубы возле кафе, когда услышал:
— Граждане, не проходим мимо! Профессиональная попрошайка, баба Галя! Восемь кошек, два котёнка!
Низенькая старушка в очках, весьма опрятно одетая, семенила туда-сюда по тротуару.
— Прошу милостыню впервые! Бомжиха на полулегальном положении!
Голос старушки был бодрым и преисполненным какой-то горькой иронии.
— Ну подайте, пожалуйста! Бабке на питание!
Последние слова были обращены к парочке, проходившей мимо. Парень отшатнулся от старушки, увлекая за собой девушку.
Я нервно завозился с замком велосипеда. Не очень-то хотелось, чтобы попрошайка подошла ко мне. Я довольно редко подаю кому-то на улице. Совсем никогда не подаю старухам, ошивающимся возле церкви — тем, которые беспрестанно крестятся и умело заглядывают прямо в душу своими пропитанными духовностью глазами. Никогда не подаю «мамашкам», сидящим с вечно спящими детьми на руках. Изредка подаю тем, кто подходит сам. Часто — тем, кто поёт, танцует или делает хоть что-нибудь. Почему-то совсем не хочется подавать тем, кто выглядит безвозвратно опустившимся, а хочется тем, кто сохраняет хоть каплю достоинства.
К примеру, ты видишь, что вот этот дядька — профессиональный музыкант, он лихо играет на гитаре или скрипке, да и костюмчик у него не затаскан в подворотнях, а недавно вынут из шкафа, и лицо явно привыкло видеть публику более взыскательную, чем равнодушные прохожие. Что за обстоятельства вынудили его выйти на улицу, поставить перед собой шапку и играть? Такие истории, пусть и сформулированные очень крупными мазками на ходу, трогают гораздо больше, чем молчаливые укоры «мамашек» со спящими детьми или профессиональное заглядывание в душу воцерковленных старушек.
«Профессиональная попрошайка» тем временем потопталась на тротуаре и, так как рядом никого не оказалось, двинулась ко мне.
— Почти бомжиха! Оказалась на улице волею случая! — старушка потрясла рукой, в которой уже лежала пара монеток (явно сама бросила), и затем, будто спохватившись, представилась, — баба Галя!
Баба Галя совершенно не была похожа на попрошайку. Старческая «химия» на седой голове, громадные очки, стекла которых сильно увеличивали ее глаза, явно поношенная, но вполне чистая одежда. Никакого рванья, подбитых глаз или разящего за километры запаха. Никаких признаков бомжа. Нетипичный персонаж.
— Подайте на еду!
— А пенсия? — такой вопрос показался мне очень логичным.
— Пенсия пять восемьсот, отдаю за жильё три тысячи. На еду уже нет.
— А что случилось? — мне стало действительно интересно.
— Выселили из собственной квартиры! Вот, сужусь, — бойко ответила баба Галя.
— И кто же вас выселил?
— Стыдно сказать… — старушка слегка замешкалась, — собственный сын. Но я сужусь, дело уже в суде, уже в кассации! Сначала было в апелляции, теперь в кассации. Им занимаются юристы… хорошие. Раньше-то занимались не очень, а теперь — хорошие.
Я молчал. О том, как дети выкидывали из квартир собственных родителей, слышать доводилось. Под каким-то предлогом они добивались, чтобы те выписались, а потом вдруг меняли замки в двери. Теперь же я разглядывал эту странноватую старушку и думал, что вот он, персонаж как раз из такой истории, стоит передо мной, сгорбившись и ждет, что я дам денег на еду, ибо пенсия пять восемьсот.
— Да вы можете проверить, я живу на Ленина пятьдесят один «а»! Хорошо, хозяйка добрая, сдаёт мне жильё за три тыщи! — баба Галя затараторила, видимо, приняв мое долгое молчание за недоверие. — Добрая, добрая, пустила бабку.
И добавила:
— У меня восемь кошек. И два котенка. Недавно родились. Одного я хотела отдать, но не взяли… Две тысячи не хватает на еду.
Я достал из кармана кошелек, вытащил все купюры, которые там лежали — совсем немного, до обидного смешная сумма — и протянул ей.
— Так много мне ещё не подавали! — старушка схватила деньги и осталась стоять с зажатыми купюрами в руке, — столько иногда за целый день не собираю… Восемь кошек! — повторила она.
Я тем временем отстегнул велосипед, положил замок в рюкзак и приготовился ехать.
— Ну, ладно, удачи вам с вашим делом! — я попытался закончить разговор, потому что мне уже было неловко и как-то стыдно. Сразу за всех. За бабу Галю, у которой такой непутёвый сын, за самого сына, который почему-то выкинул мать из квартиры, за страну, в которой возможен такой чудовищный сценарий… И даже за котенка, который родился, и которого никто не взял.
—Погоди! — баба Галя придвинулась поближе и тон ее стал слегка заговорщицким. — Раз ты мне доброе дело сделал, тоже тебе доброе дело сделаю!
От этой фразы повеяло таким затасканным сказочным клише, что я даже улыбнулся. Каждый раз, когда начинаешь ощущать себя в сказке, это завораживает только в первые секунды. Потом ты обычно понимаешь, насколько это глупо — стоять и ощущать себя попавшим в сказку, и ощущение махом пропадает.
Владелица восьми кошек и двух котят, одного из которых не взяли, тем временем, продолжила:
— Секретную молитву сейчас произнесу. Как мне повезло сильно, так и тебе сильно повезёт. Я хотела на еду получить — я получила. Так и ты получишь то, что сильно хочешь. Только ты знаешь, что хочешь, и ты это получишь!
По части секретных молитв баба Галя явно была не большой мастерицей. Во всяком случае, это совсем не было похоже на каноническую молитву.
— Это произойдет, может, сегодня! А, может, завтра! — баба Галя явно вошла в раж.
— Ладно, э-э-э, спасибо… Удачи вам! — я встал на одну педаль велосипеда, показав, что мне надо ехать.
— Если не завтра, то точно — скоро-скоро! — не унималась старушка, — обязательно!
— Спасибо вам, правда! Буду ждать!
От временной неопределённости секретной молитвы бабы Гали было уже совсем неловко. Я вскочил на велосипед.
— И тебе спасибо от бабки Гали!.. — эти слова донеслись уже вслед.
Я прибавил скорости и понёсся по умытому полуденным дождиком проспекту Ленина.
Лица прохожих, попадающихся мне навстречу, были какими-то счастливыми. Как будто у них у всех случилось что-то хорошее. Может, сегодня. А может, вчера. Если не вчера, то точно — когда-то совсем недавно.
Ехал и улыбался.
Наступил 2004 год.
Интернет дома все еще был по диалапу и верещал как ненормальный при подключении, но мобильные телефоны уже обзавелись цветными экранами и полифонией. По телевизору стали крутить рекламу, которая убеждала зрителя, что полифония неотличима от звучания оркестра. Я знал, что полифония — это всего лишь MIDI-файлы, которые и на компьютере-то звучали как форменное говно. А уж в телефонах — и подавно. Но реклама действовала магически и телефон такой иметь захотелось вдруг очень сильно.
Моим первым телефоном стал Samsung SGH-N500, в обиходе — «ну такой серебристый, с голубой подсветкой». Холодным весенним утром субботы я купил это волшебное устройство.
Мне было семнадцать и я работал дизайнером сразу в нескольких компаниях. Делал все подряд: рисовал афиши каких-то мероприятий, мастерил затейливые обложки музыкальных сборников вроде «200 ГорЯчИх ЛеТнИХ хит-OFF!» для магазина пиратских дисков, верстал разворот про компьютерные игры в местном журнале, анимировал заставки для дорогих свадеб и корпоративных фильмов про афганцев. В одной из компаний, где я работал, у меня была должность арт-директора. Если вдуматься, это было смешно. Впрочем, это было лучше, чем быть арт-директором какого-нибудь ночного клуба. Таких вообще поголовно считали наркоманами.
Когда я учился в школе, меня очень любили отправлять на разные олимпиады. И вот, в 10-м классе я попал на Краевую Олимпиаду По Истории. Тут каждое слово надо писать с Большой буквы, потому что именно с таким пиететом про эту Олимпиаду говорили учителя. Для нашей школы было событием, чтобы ученик попадал на Краевую Олимпиаду. Это надо было быть редким человеком, чтобы, учась в нашей гоповской школе, попасть на Краевую.
Олимпиада проводилась в Педагогическом университете, куда съехались 9- 10- и 11-классники со всего края. Главным призом Олимпиады было попадание в этот самый Пед без экзаменов, что, прямо скажем, было мне даром не нужно. Однако, я вынужден был приехать сюда, так как имел неосторожность занять 1 место в районной олимпиаде по истории месяцем раньше. Все это, заметьте, было на каникулах, когда дети должны отдыхать, но нет! По мнению олимпиадно-исторически-краевых организаторов, на каникулах дети должны были ехать на Краевую Олимпиаду По Истории. Они и ехали.
Историю я в 10 классе знал весьма паршиво. Нет, потом-то я, конечно, подучил ее, особенно советский период (как самый мне интересный), но в 10 классе история точно не была моим коньком.
Все действо проходило в три дня. В первый день была защита рефератов, во второй — разные тесты, эссе и другие конкурсы, и в третий — награждение. Реферат я защитил более или менее сносно, хотя половину из отведенных 15 минут я сам от волнения не понимал, что говорю. Получил за него 9 баллов при максимуме в 15, как потом выяснилось.
На следующий день первым заданием было «Историческое эссе». Задание было такое: написать двухстраничное эссе про период, начиная от смерти Петра I и заканчивая восхождением на престол Екатерины II. И тут я понял, что погиб. Честно сказать, про этот период я знал две вещи: 1) Умер Пётр I 2) На престол взошла Екатерина II. А, да — тут же, на месте, я узнал про этот период третью вещь: МЕЖДУ НИМИ БЫЛ КТО-ТО ЕЩЁ! Задание при всём при этом было сформулировано в мерзкой стихотворной форме, что придавало ему уж совсем издевательское звучание.
Копаться в памяти было бесполезно: я не знал никого от Петра I до Екатерины II. Я даже не знал, сколько их было и сколько лет прошло! Погиб! Глупым образом погиб на глупой Олимпиаде По Истории! Краевой!
Видимо, мои мучительные мысли так хорошо отражались на моем лице и жестах, что незнакомая девушка, сидящая за партой справа, вдруг бросила мне клочок бумаги. Я просто сидел, уткнувшись в свой пустой листок, и вдруг в поле зрения справа прилетел этот самый клочок. Там было написано 7 имен, начиная от Екатерины I и заканчивая Петром III. Вот их, оказывается, сколько было! Я в знак благодарности посмотрел на девушку максимально страшными глазами, кивнул и снова уткнулся в свой пустой листок.
И дальше я не совсем помню, что было. Помню, что сдавал четыре исписанных с обеих сторон листа. Помню, что накатал бы еще столько же, если бы не строгое краевое покашливание олимпиадно-исторической тёти. Помню, что догнал ту девушку в коридоре и еще раз поблагодарил за неожиданную подсказку. Она только как-то нервно улыбнулась и быстро отошла в сторону.
Я, хоть убей, не помню, что я там написал. И откуда в моей голове появилось хоть что-то. И появилось ли вообще, а если появилось — то что же я там написал?
На следующий день подводили итоги. Максимально возможный балл за задание был 18. Результаты называли, начиная с самого худшего (2 балла), и я каждый раз спокойно ждал свою фамилию, однако, услышал ее лишь когда олимпиадно-краевая тетя перевалила за середину списка. Я получил 9 баллов.
Учительница истории меня потом хвалила за отличное эссе. Мол, для ученика школы неисторической направленности эссе было даже слишком хорошим. Уж не знаю, читала она его или нет. Но, по ее словам, я был молодец и гордость школы. Я даже не слушал ее толком. Мне тогда жутко хотелось попасть домой, где у меня был компьютер и совсем недавно купленный модем, и несколько получасовых талончиков на диалап, и еще очень пугающие просторы Интернета.
На дворе стоял 2001 год.
Я проснулся от того, что голову сдавливала липкая духота. В купе было жарко и влажно. И ещё его сотрясал громогласный храп — сызранские бабушки оказались страшными храпуньями. Поезд стоял на месте, вокруг было тихо. Видимо, это был Новосибирcк, потому что время было 3 утра: как раз в это время поезд встает на пятичасовую стоянку перед отправлением в Барнаул.
Я возвращался с конференции из Омска. Этим же поездом ехали ребята-томичи, с которыми мы вечером успели посидеть в их купе и попить пива. Мне же в качестве попутчиц достались три бабульки с окающим говором. Выяснилось, что они едут из Сызрани в Белокуриху на лечение. Услышав побрякивание бутылок пива в сумке, они с ходу предупредили, чтобы я не пил много, а то «ехал тут один с нами, его девки споили пришли!» Про дальнейшую судьбу споенного пришедшими девками бабки из сызрани не распространялись.
Читать дальше →В детстве, когда я прочитал «Питера Пэна» я, конечно, моментально заразился идеей «не хочу взрослеть». Хотя, я уже тогда был достаточно сообразительный и сразу знал, что взрослеть придётся. И решил к этому усиленно готовиться. Для начала я усвоил, что быть взрослым — это нереально сложно, но потрясающе здорово. Здорово потому, что можно, например, сидеть до глубокой ночи и никто тебе не скажет ложиться спать. А сложно — потому что надо быть ответственным, серьезным, строгим. Читать дальше →
Мало кто знает, что изначально текст песни Елены Ваенги «Желаю» был немного другим.
«ЖЕЛАЮ», Е. ВАЕНГА, СЛОВА ИСПОЛНИТЕЛЯ
Же-ла-ю,
Чтоб вы все были здоровы,
И кошка и корова,
И Путин деда Вова,
И самка богомола! Читать дальше →
Был знойный июльский день.
Город страдал под тяжёлыми лучами аномально буйного сибирского солнца. В воздухе пахло не то бензином, не то выбросами какого-то химического комбината. Я, в классических брюках и прилипающей к телу рубашке, с тяжелой сумкой через плечо, плёлся по выщербленной пыльной дороге через совершенно пустынную и тихую местность. С одной стороны высились какие-то бесконечные заброшенные стройки, с другой — кособочились полуразвалившиеся дома с грязными окнами и потемневшими от времени крышами.
В тот день меня занесло на окраину города, туда, где промзона из десятка эвакуированных во время войны заводов плавно перетекает в кособокие дома частного сектора, что тянутся ещё далеко-далеко, до самой реки. Приехав к заказчику на такси, не застав его, несмотря на договоренность, я оставил флешку с файлом и обратно решил добираться пешком, ибо денег на обратное такси уже не было. Где находится ближайшая остановка, я представлял лишь примерно. В этом районе города я раньше никогда не бывал.
Вокруг не было ни души. Откуда-то издалека доносился идеально-ритмичный звук забиваемых свай. Эхо от него заполняло собой всё окружающее пространство, и неподвижный воздух отзывался, вздрагивая своим душным бензиновым телом.
Я брел по дороге. Жара давила на плечи и стискивала виски, пыль и бензин лезли в горло, а далекий звук огромного молота насиловал мозг.
Я поднял глаза от пыльной дороги и увидел на обочине большой джип. Дверь со стороны водителя была открыта нараспашку. Поравнявшись с автомобилем, я увидел, что в кресле сидит здоровенный мужик. Вернее, он не сидел, а лежал на руле и не подавал никаких признаков жизни. На одну руку он навалился телом, а вторая свисала плетью вниз. Меня, несмотря на зной, прошиб холодный пот: я нашел труп!