В начальной школе я был очень влюбчивым и влюблялся, кажется, во всех по-очереди девчонок класса. Впрочем, были все же фаворитки.

Первая, в кого я влюбился в первом же классе, была девочка Вика, с которой я раньше ходил вместе в садик. Ну, она была просто самой мне знакомой. Мы постоянно общались. Я, само собой, влюбился в нее. Не зная, что делать дальше, я молча и долго страдал, примерно неделю.

Потом мне как-то улыбнулась девочка Оля, и я влюбился уже в нее. Она сидела со мной за одной партой и была жутко милой. До того милой, что я даже не знал, о чем с ней разговаривать. Один раз кто-то закинул ей жвачку в волосы, и она долго плакала, выковыривая ее оттуда. В конце концов учительница взяла ножницы и выстригла эту жвачку вместе с клоком волос. Частично плешивая Оля вдруг стала нравиться мне гораздо меньше

Я сам не понимал, что происходит, но вдруг влюбился в девочку Дашу. Даша была громкой и крупной. Часто она орала на мальчиков басом, и в такие моменты я ее почти не любил. Но на меня она никогда не орала. Мы были с ней конферансье в школьном хоре. То есть и пели, и между песнями подходили к микрофону объявлять следующую песню.

Как-то после Нового года учительница объявила, что Даша заболела чесоткой, и вернется к занятиям нескоро. Тут я сразу понял, что любить чесоточную Дашу, в общем-то, наверное не стоит. И разлюбил ее.

Где-то полгода я болтался ни в кого не влюбленный, одинокий и холодный. В общем-то, мне было совершенно все равно, потому что я-то знал, что в меня-то влюблены, по меньшей мере, две девочки в классе. Одна все время ходила ко мне домой играть в приставку «Денди», а вторая все время обнимала на переменах и приглашала к себе в гости. В гостях у нее было вообще не интересно, поэтому я перестал ходить. А еще одна девчонка подарила мне альбом для наклеек «Куку-Руку». Самих наклеек у меня было, надо сказать, до чертиков (я жрал эти вафли в страшных количествах), а вот альбомы были редкостью.

А потом… Потом в нашем классе появилась Она.

Ее звали Кристина. Ранним утром она влетела в класс, как яркий огонек. Мои жалкие прошлые любови, сбившись в кучу, удивленно таращились на нее. А я сразу понял: все они были так себе, ненастоящими. А настоящая любовь — вот она, Кристина.

Кристину учительница посадила за одну парту со мной. Потому что я был самым тихим и умным в классе, и кажется, чище всех одевался.

Мы сразу подружились. Нам было очень хорошо. Кристина, как и я, любила рисовать, и на этой рисовательной почве мы очень сошлись. Калякали друг у друга в тетрадках, помогали друг другу на уроках рисования. Она все больше рисовала какие-то дурацкие цветочки, а я всякие смешные рожи и мух с глазами. Надо сказать, мне очень нравились ее цветочки, а ей — мои мухи.

А на уроках физкультуры я всегда старался бежать рядом с ней. Получалось у меня не очень, потому что ее сразу брала в плотное кольцо толпа пацанов из нашего класса. Которые, во-первых, тоже были не дураки, а во-вторых, были гораздо сильнее и выше дохлого меня. Они бежали впереди толпой, а я тащился где-то позади, и даже вопли физрука не особо помогали. Тогда она останавливалась, ждала меня, хватала за руку и мы некоторое время бежали вместе. В такие минуты я думал, что мое сердце, и так страшно гудящее от бега, вот-вот взорвется и я умру в страшных муках прямо вот тут, на асфальте. А Кристина сядет около меня и будет оплакивать. Я довольно часто представлял себе, как она меня либо оплакивает, либо звонит мне по телефону. Ни того ни другого в реальности не происходило.

Я думал о ней все время. Взахлеб рассказывал бабушке, как мы с ней разговаривали на уроках и как рисовали, и как катались на карусели во дворе школы, и как в столовой она как-то уронила ложку, а я поднял.

Я впервые за два года опять хотел ходить в школу! Традиционно тяжкие утренние побудки теперь давались невероятно легко, а уж в саму школу я бежал так, что бабушка, обычно тащившая меня за воротник, теперь не поспевала.

Я был безумно благодарен бабушке, что она наладила знакомство с ее мамой и иногда рассказывала мне разные вещи про Кристину: например, из какого города она приехала, и что папа у нее летчик.

Своей осведомленностью я как-то даже блеснул. Мы (я, она и еще штук пять одноклассников) катались на карусели за школой. Традиционно уселись рядом, и, когда карусель остановилась, я, как будто продолжая начатый разговор, ляпнул: «Так значит, папа у тебя летчик?..». Такую хитрость я много раз видел в фильмах, когда герой говорит кому-нибудь «Так… как вы говорите, вас зовут?». Она посмотрела на меня внимательно, а потом кивнула. Ребята широко раскрыли глаза и уставились на меня, а я спокойно слез с карусели, помог слезть ей, и мы пошли домой.

Домой нам было идти, к сожалению, в совсем разные стороны, так что мы обычно шли вместе от школьного крыльца до ограды, а там расходились. Но все равно я приходил и, дрожа от волнения, рассказывал бабушке, что мы опять с Кристинкой вместе домой шли. Бабушка понимающе кивала.

Раз в год, весной, у нас была групповое фотографирование класса. Готовиться к нему я начал еще в декабре: все думал, что надо обязательно встать рядом с ней, и что если кто-то захочет тоже, я оттолкну его. Или встану с другой стороны, что тоже было неплохо. Я безумно боялся: а вдруг она заболеет и не придет на съемку? Или откажется фотографироваться? Или куда-то уедет? На этот случай я заготовил хитрый план — как-нибудь перенести съемку на другой день, когда Кристина сможет прийти. Оставалось придумать, как это сделать. Я так и не придумал, но само существование такого плана все же успокаивало меня.

А в январе мы переехали в другую квартиру, на окраину города. Это был удар. О переезде я как-то не думал, а за неделю до него вдруг понял, что Кристину я больше не увижу. Занятия кончились уже довольно давно, и шли новогодние каникулы. Мы паковали вещи, царила суматоха и было не до этого. Я опомнился, уже когда нас отвезли к другой бабушке на три дня, пока родители перевозят все на новое место. Засыпая, я тихонько плакал в подушку, думая о Кристине. Я просто не представлял, почему я не сказал ей, что я больше не приду в школу? Почему я не спросил ее телефона?
Меня осенила мысль, что, возможно, бабушка спросила телефон у ее мамы! Ну конечно! Я почти всю ночь не спал, а наутро первым делом позвонил бабушке. Телефона она, конечно, не спросила. Все было кончено.

Через две недели я пошел в новую ужасную школу, где в классе не было ни одной девчонки, похожей не то что на Нее, а хотя бы на того, в кого можно было бы быстренько влюбиться. На уроках физкультуры я сидел в одиночестве на лавке, пока все играли в мяч, и плакал.

Я часто представлял себе, как вдруг дома звонит телефон, и я беру трубку, а там — она! Спрашивает, почему я не пришел в школу, а я говорю — понимаешь, а мы переехали! Она говорит, а давай я приеду к тебе! И приезжает. И мы идем кататься на карусели, или просто ходим около дома, почему-то с портфелями за спинами. Разговариваем про папу-летчика и про миллион других вещей, смеемся и она показывает мне свои рисунки цветов, а я ей своих мух с глазами. И нам очень-очень хорошо.

Обычно с такими мыслями я и засыпал.